"
Никто не слышал,
Чтоб даже в ту эпоху,
Как жили боги,
Тацутагава воду
Румянила листьями клёна.

Сразу же старательно настраиваться на лад до крайности поэтический и возвышенный? Переусердствовать не стоит: если говорить о едином духе произведения, или о том, что оно лирично что вдоль, что поперёк... то, поздравляю, такого здесь, пожалуй, нет. Но это один из тех случаев, где отсутствие общего эмоционального фона произведение, поди ж ты, отчего-то не рушит. Даже комедийные вставки с беззаботным бисёненом Фудзивара но Тэйка, по счастью, держатся в рамках пристойности и не затянуты. Вообще нет более верного и надёжного способа опорочить любую сколь угодно стоящую и даже испытанную временем вещь, чем патетическое преклонение перед ней, вычурные славословия, и всё это с сугубо парадным, официальным видом.

Нет, я допускаю, что возможны довольно удачные экранизации старинных произведений — примеры таковые ведь имеются — где всё безукоризненно выдержано в духе традиционности, от сдержанной атмосферы нет отступления ни на волосок, и даже самые крохотные шалости не слишком приветствуются. Только это будет путь по лезвию бритвы над пропастью, требующий ювелирной точности. И в любом случае, если совсем убрать из повествования игривую непосредственность и шаловливость, чувствуется некая искажённость — ведь в реальной жизни столько настроений смешивается, и столько нюансов, и какие бы душещипательные, изящные и загадочные стихи ни писали придворные кавалеры и дамы, в каких бы удручающих обстоятельствах ни жили, едва ли всегда они вели себя выспренно и трагично до последней степени. Уж наверняка и шутили, и позволяли себе слегка нескромные намёки, увеличивающие сладость незабываемого момента, и поддразнивали своих друзей и подруг. И вот это тут в наличии.

Но в наличии и много чего другого, ибо то уникальное природное явление, которое упомянуто в названии, не вырастает из ниоткуда. И может же, хоть иногда, вырастать из самого детства. Детство здесь не только в непосредственном изображении детства как такового, или там резвящихся детишек, хотя без этого тоже не обойдётся. Но не самая ли лестная ему дань в том, что здесь чётко видишь: и как живучи впечатления, полученные в детские годы, и насколько глубоко могут укорениться решения, принятые ещё тогда. Как, удерживаясь даже под многочисленными наслоениями позднейших раздумий и переживаний, могут они много лет спустя как будто внезапно повернуть жизнь, порой даже не совсем очевидным образом. Так, упрямая Ёсико неперекор всему не в силах отказаться от честолюбивой мечты из своего детства...

И психология ребёнка здесь даже как-то просматривается, что бывает, мягко говоря, не то чтобы всегда. Ибо обычно (не только к аниме, конечно, сиё относится) зрителю предоставят иметь дело либо с бескомпромиссно кавайными созданиями, либо с невесть какими хитрыми детишками-маньяками. Ну а тут одна история взбалмошного Садаакиры и задушевной поклонницы лягушачьего пения Ясуко чего стоит. Сколько мальчишек стремятся задеть девчонок, не понимая, отчего те так их раздражают, едва ли в полной мере сознавая, что они будут чувствовать буквально через несколько лет. Может, к этой, вот этой же самой так бесящей сейчас девчушке.

А долг, честь и чувство? Вряд ли можно разобрать, раздёргать однозначно на подобные составляющие то, что цветёт здесь и дышит на экране. Вряд ли можно с удобством приклеить исчерпывающие ярлыки, как в каком-нибудь школьном сочинении по «Сиду» Корнеля. Дочь терзается тем, что могла повредить репутации отца, а отец совсем не рад, что помешал счастью дочери, но сам-то он заложник своего положения, окружения, косных обычаев и предрассудков. Ясуко уверяет Садаакиру, что будет ему верна лишь ради приличия, долга, порядочности... но не движут ли ею в действительности маленько иные соображения?

Затем толика трезвой иронии и здравомыслия, которая поэтичность не испортит, скорее напротив. Скептически воспринимает один из здешних молодых героев рассказанную ему стандартную слезодробильную мистическую историю — и как оказывается, не зря. Только ведь историю его самого это менее трогательной не сделало.

Приписать ли уж это особенностям восточной культуры или ещё чему, но очень уж как-то располагает к себе и неявность, ненавязчивость, отсутствие ощущения, что тебя слишком старательно подталкивают к требуемому выводу.

Вот стихотворение императора Йозея — случайный ли это каприз, притворство или проблеск, в кои-то веки, чего-то настоящего? Создатели аниме не притворяются, что знают ответ на этот вопрос. Но доносят до зрителя по крайней мере, что если бы не эти несколько строк, то знали бы мы об этой личности существенно меньше.

Две влюблённых пары: один юноша ждёт от своей любимой, что она посвятит себя целиком дому и ноги её не будет во дворце, другой же наоборот, уходит от возлюбленной потому, что не хочет стеснять её, преграждать дорогу к славе. Потому что сумел понять, какой она может стать при своём таланте. В решениях и того и другого, конечно, есть доля разумности. С одной стороны, право на собственную заметную, неповторимую и сияющую жизнь каждый человек имеет. С другой стороны, дворец полон разврата, интриг и козней, от которых так и хочется уберечь того, кто тебе дорог. Обе девушки в этих историях в результате что-то теряют, а что-то приобретают. И тут никто не будет принуждать считать, стоило ли поступить так или иначе. Скорее правда в том, что такой выбор не должен был стоять изначально, а должна была наступить иная эпоха, в которой дворец не был бы местом, которому отводится такая преувеличенная роль в судьбах людей.

В итоге всё же, всё же... нет, определённо не всё потеряно, если для кого-то искусство поэзии смогло стать средством хоть как-то примириться с собственной участью... а может, даже суметь подружиться с кем-то совершенно неожиданным, поняв, что у человека другого пола или ранга, вот на тебе, могут быть и печали, и сокровенные воспоминания, схожие с твоими, — и только это имеет значение. Как, например, проникновенно демонстрирует история Нарихиры, Ясухидэ и Оно но Комати, где, несмотря на витающий в воздухе аромат флирта и куртуазности, значимым всё же становится то, что эти люди нашли — и разгадали друг друга.

И вот, так или иначе, но так неприметно, что и не скажешь, с какого стиха начиная, теперь уже будет чудиться: багрянец реки Тацута мне хоть немного, а знаком.


"